Часть I. Революция

	Туим
Если лето пройдет - не плачь о нем и не беги за солнцем. Не целуй без любви. Зачем искать живого среди мертвых. Не верь мне, когда я скажу тебе: "Солнце светит напрасно - солнце горит зря"… "Без крыльев, как дым". Крематорий.
Предисловие. Об особенностях русской матрешки.
Начал я писать сей опус и понял, что этот труд памяти мне легко не дастся. Двадцать лет это даже по понятиям - срок. Но написать я обещал. Обещал Шуре Курицыну. Пусть старик не станет обманываться на мой счет, и воспримет отдаленную временем действительность не как обман прогрессирующего сознания, а как ностальгирующую нить, связующую нас с прошлым. Как сказал! Сам не понял. Может Шура поймет? Попрошу лишь об одном. Я, когда буду задумываться, что же было дальше, буду мурлыкать песенки группы "Крематорий". Кто не хочет, может их пропускать, к сюжету они не имеют отношения. Я их буду выделять вот так:
Ну что ты милая ворочаешь прах, Видишь, двое сидят на ветвях. Один как буйвол, другой как жираф, Бери любого и тебе будет кайф. Это Африка, Это Африка, Смотри как много негров, Это Африка.
Один мой иностранный коллега по бизнесу сказал мне, что я очень похож то ли на немецкого бюргера, то ли на некоего голландца. Когда я молчу, конечно. Интересно, он меня похвалить хотел или обидеть? Никогда не мог понять иностранцев в те моменты, когда они говорят не о деньгах. Так или иначе, шел я как-то по Старому Арбату и остановился около какого-то лотошника, торговавшего расписными матрешками. Нет, не с целью приобрести этот незамысловатый продукт народного творчества, а с целью полюбопытствовать, какие сейчас тенденции в политической жизни страны. Уверяю вас, это самый верный способ определить отношение народа к окружающей его действительности. Если превалируют матрешки а-ля Ельцин-Путин - в стране все плохо. Если краснощекие бабы в платочках - все хорошо. Вот на такую огромную матрешку-бабу я и смотрел в тот день. Лотошник, пританцовывая на месте, одобрительно поглядывал, то на меня, то на бабу. - Вери гуд, - наконец родилось в нем. - Энд прайс тоже вери гуд, ван хандред долларс, онли фо ю. Я стоически молчал. - Итс сошиализм реализм, - выдавил из себя очередную порцию лотошник. - Вай? - Вери гуд, - заученно ответил лотошник. - Вай? - не сдавался я. - Че? - спросил он, но не меня, а торговку справа. Она, томно взглянув на меня, одолжила ему: - Спрашивает - почему? - Чего почему? - А хер его знает. - Вай сошиализм реализм? - внес я некоторую ясность. Лотошник уставился на меня. Потом, видно что-то поняв, сморгнул и спросил у торговки: - А, че ему говорить нужно? - Да, говори, че хочешь, он все равно не поймет, главное улыбайся и матрешку ему в руки дай - пусть привыкает. Лотошник схватил матрешку, но вместо того, что бы дать ее мне, стал сам на нее смотреть. - Понимаешь, - начал он, - вот ты при социализме не жил. Так? Тебе все равно не понять, а матрешка это вся наша жизнь. Ты вот на нее смотришь и думаешь, какая красивая штука. Вот так и социализм. Когда на него смотришь снаружи - он красивая штука, а внутри там темно и воздуху нету. Это и есть реализм. Но, ежели откроешь матрешку, чтобы посмотреть, как мы там живем, то ничего не увидишь, кроме еще одной матрешки. И так до самого конца, пока не помрешь или руки не отсохнут. Что бы понять, нужно уметь насквозь чувствовать, не открывая. Мужик смотрел на меня, я смотрел на мужика. Ну, типа, встреча двух матрешек на Эльбе. Наконец, я улыбнулся и сказал: - Красиво излагаешь. Мужик продолжал смотреть на меня, но в его глазах читалась работа мысли. Наконец, он выдал: - Тебе за пятьдесят отдам. Вспомнил я эту историю в тот момент, когда пытался сформулировать, что такое студенческая жизнь в строительном отряде. Помимо того, что дело это совершенно специфическое, на ум ничего не шло. Но жизнь тогда вообще была делом специфическим. Как, наверное, и любая штука, изготовленная по законам социалистического реализма.
Чего ты боишься, смелее входи, Ведь эта дверь не имеет замка. За ней ждет тебя псевдоматовый мир Темно-розовых слов и нив.
Тогда я и вспомнил о матрешке, наглядно иллюстрирующей социалистический реализм. Т.е. социализм и реализм, объединенные в одном замкнутом пространстве. Только, как человек не без математического образования, я решил все же уточнить образ. Социалистический реализм это матрешка с нелинейным наполнением. Это когда открываешь верхнюю матрешку, а внутри таких же матрешек может быть сколько угодно. Каждая отдельная матрешка это и есть социализм. Пространство между матрешками это реализм. Жить в матрешке совсем не страшно. Правила понятные, всем известные. В нашей стране по этим правилам живут все, от Леонида Ильича до самого меня. Только в разных матрешках. Единственное, что важно, чтобы твоя матрешка была выкрашена и разрисована не хуже и не лучше чем у других. Житие жизни это перемещение из матрешки в матрешку. Боятся нужно всего двух вещей. Если, перемещаясь в очередную матрешку, обнаружишь, что внутри у нее всего одна новая матрешка, и она входит в открываемую без зазора. Это значит, что реализма больше нет и ты, как не крути, уже памятник на собственной могиле. Но, если ты, открыв матрешку, не находишь внутри нее новых матрешек, то это Кащенко и окружающие тебя люди, либо врачи, либо пациенты. Что страшнее не знаю. Правда, некоторые современные теоретики от истории говорят, что социалистического реализма не было, и все это была просто очередная провокация то ли шпионов, то ли вредителей. Не верьте им. Все это было. Я-то знаю. Так о чем это я? Ах, да. Матрешка под названием "Студенческий строительный отряд" содержит внутри две других - "Ближний стройотряд" и "Дальний стройотряд". Что-то типа современных - дальнего и ближнего зарубежья. С вытекающими. Кто был в "Ближнем" может думать, догадываться и даже слышать. Но… . Внутри каждой из этих двух матрешек еще две. "Бойцы с бойцицами" и "Штаб со штабистами".
Китая - город. Вау ше, ван бо.
Три месяца стройотрядного лета - это еще три матрешки: квартирьерство, основной срок и антикварство. "Основной срок" это полноправный трудовой год со всеми праздниками, включая Новый год и 8 марта. Стройотрядовская матрешка "Основной срок" организована гораздо разумнее, чем большинство матрешек того времени. А может быть это только в МЭях? Но, так или иначе, каждый имеет то, что имеет. Я имел этот срок. Как, впрочем, квартирьерство и антикварство. И было это все в одна тысяча девятьсот восемьдесят втором году. Место было далекое - Хакасия. Ох, давно это было, а помню как сейчас. Помню, но не все. И, что самое обидное, не всех. Но то, что помню - вот оно. Матрешка "Штаб со штабистами". Руководитель практики - Соловьев Валерий Павлович (Палыч); * Командир отряда - Дорохов Виктор Михайлович; Начальник штаба - Рахманов Серега (Шкаф); Комиссар отряда - Кушнарев Генка (Кеша); Инженер - Антонов Сергей; Инженер по технике безопасности - Щеглов Сергей; Доктор - Глушаков Александр Сергеевич (Вратч).
Практика - это еще одна матрешка. В основном бойцами стройотряда "Хакасия - 1982" были ребята 3-4 курсов АВТФ. А летом у этих курсов по законам социализма должна быть практика. Очевидно, по специальности. Если должна быть - значит, тому и быть. Срочно была сооружена и раскрашена нужная матрешка. Т.е. для всех граждан из других матрешек группа студентов указанных курсов поехала в Хакасию на практику. Если есть руководитель, есть студенты, есть соответствующие бумаги, значит, есть и практика. О, как! В реализме же было все не совсем так. Или, точнее, совсем не так. В реализме практикой и была, собственно, работа в стройотряде. В этом, кстати, проявились основные противоречия социализма и реализма. Проявились они в том, что в отряде было два командира. Дорохов и Палыч. Палыч, с присущим ему напором, старался всегда Витю подмять. Что часто ему и удавалось. Витю, по-моему, это крепко задевало.
Слезы текут с потолка, тает фруктовый дом... Приятного аппетита всем, кто любит клубнику со льдом!
Хорошо бы изложить все по порядку, но порядка в голове то и нет. Буду вспоминать, как вспоминается. Что первое приходит на ум? Первой приходит Революция.
Глава первая. Революция.
Точного срока у Революции в отряде нет. Все знают, что она будет в конце. Но когда? Тот, кто знает когда, тот ее и готовит. Срока нет, а смысл есть. А еще есть определение. Революция это, когда низы могут, верхи не хотят, но все готовятся и ждут. Революция это когда ровно на час перед работой власть в стройотряде берут бойцы с бойцицами. Берут конкретно для того, чтобы поиметь штаб со штабистами. Я не знаю, кто первым придумал эту традицию, но это абсолютно правильная штука. Есть такая наука - теория устойчивости. Вот она говорит, что любая система только тогда устойчива, когда она имеет обратную связь. Положительную или отрицательную. В общем, все равно, какую. Но имеет. Штаб в отряде имеет неограниченную власть, без нее управлять бойцами просто невозможно. Но что порождает неограниченная власть? Она порождает вседозволенность. Как быть? Как учил Дедушка. Революция, революция, и только революция. И "срок" превратился в игру. Штаб имеет бойцов все время. Бойцы имеют Штаб один раз, но по полной программе. И без обид. Штаб не имеет права после Революции никого наказать. Таков неписанный закон. А такой закон и есть самый соблюдаемый. Т.е. каждый получает то, что заслужил. И все это знают, понимают и принимают. Революцию, как и любую яичницу, нужно готовить. Потому, что Революция, в первую очередь, это Представление, и только во вторую Наказание.
Песочный город, построенный мной, Давным-давно смыт волной, Мой взгляд похож на твой: В нем ничего кроме снов и забытого счастья.
На одной из первых маёвок бойцами было решено назначить главным революционером меня. Почему меня? Потому что нужно было написать сценарий Революции как Представления. А из отряда только я к тому времени играл в настоящем самодеятельном театре (после отряда к нашему театру примкнули следующие бойцы - Дима Москвитин, Костя Морозкин, Витя Зорин, Леха Громченко), т.е., по мнению остальных, должен был справиться. Тем более, что меня проверили на сценарии празднования Нового года. Так я стал Сценаристом Революции. И я принялся справляться. Т.е. думать. Первой родилась цепочка обязательных событий - Штурм, Суд, Приговор, Наказание, Банкет. Последнее можно опустить. У нас, в "Хакасии-82", было три линейных отряда. Вот их командиры, в порядке линейности: Славка Зорин, Юрка Карасев (Карась) и Сашка Стрекалов (Стрекалов - старший). Как-то так, по-моему. Вообще, если я буду что-то забывать или неверно излагать, прошу меня безбожно поправлять. Три линейных - три штурмовых бригады. Долго не думая, обозначим их - 1) крестьяне, 2) рабочие, 3) революционные солдаты и матросы. Сказано - принято. Нужно только реквизит добыть и расписать, кто кого брать будет. Так что проблем не должно быть, разве что Шкаф может реально сопротивление оказать, десантник все ж. Но у нас Карась есть, тоже не фунт изюма. Прорвемся.
Я угощу тебя волшебной водой, Повешу на грудь медаль с путеводной звездой, Завяжу узлом незримую нить, взломаю дверь в вечную жизнь, Но никогда не смогу объяснить, почему мне Так нравятся зебры. Мне Нравятся зебры, зебры.
Теперь суд. Будем судить Самодержавие. Понятно, Дорохов с Палычем - это двуглавый орел, символ Самодержавия. Но что с ними делать? В смысле наказания. Как это представить? Заставить мыть сортир зубной щеткой. Нет в этом поэтики, одна дедовщина какая-то. И тут родилась самая моя гениальная идея той Революции. Нет, не сочтите меня за человека самовлюбленного, но если идея нравится вам и через двадцать лет, то это стоящая идея. А я, сознаюсь, заглянул сейчас внутрь себя и еще раз оценил ту идею. Вещь. Эй, грядущие поколения бойцов и бойциц, дарю ее вам - пользуйтесь. От реквизита празднования Нового года у нас остался двуспальный гроб. (Об этом, я думаю, будет отдельная глава). Палыч, наутро после встречи Нового года, обнаружил в нем спящего Ганса (см. опус "Осенний праздник") с недопитой бутылкой шампанского. И заставил его в одиночку оттащить тот гроб за строящуюся баню. Которую, собственно, Ганс и строил, вместе с Генкой Аскинази. Точнее строил ее как раз Генка, а Ганс был у него подсобник. Но речь здесь пока не об этом. Вещь - это этот самый гроб и есть. В том смысле, что это суть моей идеи. Идеи похоронить двуглавого орла самодержавия. В самом, что ни на есть прямом смысле. Положить в этот гроб Палыча и Витю. Заколотить крышку. Гроб - в землю и закопать. Конечно все это на фоне траурной церемонии, оркестра и речей. Штабистам будет предложено нести гроб. Тот, кто согласится нести, тому выходит амнистия. Конечно, все откажутся, но в качестве провокации в сценарий записать нужно. Я представил, каково будет им в гробу, и аж зажмурился. От удовольствия. А ведь действительно, наверно, страшно. Будут нужны тексты речей, нужно убрать щели на крышке гроба, чтобы земля не просыпалась внутрь. Но, что делать с ямой, выкопать ее незаметно на территории лагеря не получится, да и кто это будет делать, ведь у всех своей работы полно. Но идея стоила того, чтобы что-нибудь придумать. И решение нашлось. Когда бойцы поднимут гроб, его нужно постепенно поднять как можно выше и потом по команде поставить на заранее подготовленный стол. А потом уже опустить на землю, как будто в яму. И начать бросать на крышку, заранее принесенную в ведрах землю. Беда Сценариста Революции в том, что творить он должен в свободное от работы время и тайно. И вся подготовка тоже должна вестись тайно. При этом нужно придумать и прописать в Сценарии все роли, расписать их по людям, написать для людей тексты. Благо образы матросов, рабочих и крестьян представляются, как людей малограмотных и речи свои они могут читать и по бумажке. Так что, репетировать можно и не репетировать. Но была и еще одна проблема. Про то, что я готовлю Революцию, знали все. И свои, и штабисты. Нет, нас никто не выдавал, просто и в штабе были бывшие бойцы, которые в свое время сами готовили такие Революции, а значит, рассуждали точно также как и мы. Поэтому все знали, Лиходей точно участвует в подготовке Революции. И за мной началась слежка. Был выделен специальный агент из Штаба по кличке Вратч.
Если б ты знал, кто хранит меня и несет мой крест. Африка за окном, Антарктида внути, а между ними я и он.
Свободное от работы время у бойца только одно - это ночь. Помощь бойцу только друзья-товарищи. Такие же бойцы, как и он. Вот ночью эти друзья и встречаются. В глухом месте в лесу, у маленького костерка с бутылкой Минусинской водки на пеньке. Прислушиваясь к шорохам неспящего леса. Из всех собиравшихся у этого костерка в процессе подготовки Революции, неизменной была только Минусинская водка. Вот с ней я вас вначале и познакомлю. Водка Минусинская, товарищи, отличается от других своих собратьев главным и определяющим качеством, а именно - градусом. Так как на этикетке все обозначено как обычно, т.е. привычной цифрой 40, понять вы это сможете, только вкусив оную единожды. Когда мы попробовали ее в первый раз, мы долго смотрели друг на друга. Я на Витю Зорина, Зорин на Виталика Мизюкина, Виталик, собственно, на меня. Скажите мне, что можно прочитать в глазах русского человека, только что выпившего вместо водки воду. Ну не совсем, конечно, воду, но тем не менее. Вот и я говорю. Потом Виталик, как человек более тонкой организации, сказал - не более 27, скорее 25. Мы с Витей, как прагматики вопроса, сказали - не менее стакана. Так у нас и повелось. Если пьешь водку, то только не менее стакана за раз. Т.е. норма бойца, как в песне, одна на двоих. Ох, как это меня подвело сразу после отряда, когда мы приехали после антикварства в 82 году на картошку. Но это уже другая история. Не буду утомлять вас деталями подготовки Революции. А они были, были эти детали. Только ключевые моменты и ощущения. Первое - слежка. Агент, он же Вратч, человек крайне мне симпатичный. К слову, сохранивший меня в отряде. Палыч, как человек жесткий и категоричный, поимел на меня зуб. С чем это было связано для меня загадка до сих пор. Может из-за Революции, а может, сказал чего не так. А может из-за чего-то другого. Пути, как говорится, неисповедимы. Так или иначе, у нас с ним была некоторая неприязнь друг друга. Если конечно можно говорить о таковой между простым бойцом и фактически командиром. Но как сказал мне Вратч, под большим секретом, Палыч меня решил из отряда удалить. И предложил ему обнаружить во мне какую-нибудь болезнь сердца и с этим отправить в Москву. Такие были дела. Удивляться не приходилось, Палыч действовал тогда в присущем тому времени стиле. Неугодных убирать и точка. Так вылетел из отряда бригадир первой бригады первого линейного - Юрка Рассомахин. И не из-за какой-то там пьянки, а именно из-за несогласия с Палычем. Короче, ассоциация с Лаврентием Палычем вполне уместна. Но отряд считался самым доходным в МЭях. Костяк отряда составляли в основном общежитейцы, которые на эти деньги и будут жить весь год, а то и два. Так что, если у вас есть ваше мнение, засуньте его себе в …., ну вы знаете. Или как-то так. (Когда в этом году мне Кеша сказал, что Палыч умер, я заглянул в себя и понял, что не осталось во мне никакого к нему негатива, или злобы. То ли я стал мудрее, то ли его и не было никогда. Вот то, что точно Палыч мне дал, так это настоящий урок жизни. Урок отношению к делу, к людям. Урок адекватного восприятия времени и окружающего пространства. Надеюсь, что эти уроки я усвоил хорошо). Доктор был тоже из этого времени, он сказал Палычу, если я сейчас обнаружу у него дефект в сердце, меня с работы уволят, я же проводил обследование всего отряда перед отправкой и ничего не нашел. Палыч посмотрел на него и сказал, какое нахер обследование, ты же ничего не проводил, что ты гонишь. Ты бойцов-то увидел только здесь. Это что? Бунт? Доктор сказал, как это не проводил - вот же бумажка есть, за моей подписью. Значит проводил. Или что это? Подделка? Такое было это время. А может, я доктору был просто симпатичен и он не хотел портить о себе мнение. Очень хочется верить людям. Мы с доктором, что бывает, согласитесь, не часто, совпадали по восприятию жизни. Что однозначно в те годы совпадало с восприятием тонкости юмора. На всю оставшуюся жизнь я сохранил эти его словечки - вратч, лазаредт, шпритц, пиз…дц и т.п., и даже, как художник отряда, все это написал на его вагончике. Но, так или иначе, в канун Революции, доктору было поручено за мной следить. Я это сразу понял по его виноватым глазам. Но, как нас учил товарищ Шекспир, жизнь всего лишь игра. И весь вопрос лишь в том ты играешь, или тобой играют. И мы с доктором решили играть в эту игру. Опишу лишь финал этой увлекательной игры.
Ты видишь, как мирно пасутся коровы. И как лучезарны янтарные горы. Мы вырвем столбы, мы отменим границы, О маленькая девочка, со взглядом волчицы.
В задачу Вратча входил утренний обход жилых вагончиков и выставление оценок за чистоту. Блин, а ведь это же было! В моем же вагончике он заодно смотрел еще, нет ли где спрятанного Сценария Революции. Дни шли. Или, если быть точным, шли дни. И вот как-то раз Вратч обнаружил, что у линолеума, которым покрыт стол в вагончике, едва заметно отогнут уголок. Даже не то что отогнут, а как-то не совсем аккуратно заправлен в металлическую окантовку. Начав его исследовать, Вратч понял, что он практически без труда может вынуть почти весь линолеум из этого самого канта, а под ним…. А под ним лежит зеленая школьная тетрадь за две копейки. На задней обложке у нее отпечатан гимн Советского Союза. А на передней моим красивым почерком написано "Сценарий Революции". Он замер на секунду, огляделся и открыл ее. На первой странице тем же красивым почерком было написано: " С добрым утром, доктор". Когда я в очередной раз проверял свою ловушку, все говорило о том, что доктор опять ничего не заметил. Но я все же достал тетрадь и открыл ее. Там сразу за моей фразой не менее красивым почерком доктора было написано: "Доброе утро, Клыков" и дальше: "Ты же парень умный, вот скажи мне, почему слово "жопа" имеет два "п", а пишется только с одним? ". Такой он был человек. Всегда умел смотреть в суть вещей. Долго я ломал голову, какой же приговор вынести доктору? Что ему инкриминировать? Помог мне случай, в лице Мизюкина. Он как-то сказал: " А, х…, этот, бл. , доктор, нас п… одним аспирином х…., нах…? У него, что, у пид…, спирту нет не х…?" А когда он возразил Автандилу Данилову, у меня родилось и Наказание. Авто сказал тогда: "От спирта ,….., ….. же запах,…., будет. Засекут в п…". Виталик, проявив выдержку, пояснил: "М….. ты,….. ….., ее не в рот х….., б…., а …… в клизму, и …… прямо в жопу. Х… учуют, запаха ….. ….. нет."
Так огорчаться совсем некстати, Дай бог сил доползти до кровати, А завтра утром мы выпьем пива, И к нам вернется Кондратий. К нам всем вернется Кондратий.
Сергей Антонов был тем летом инженером, не в прямом, конечно, смысле, а по должности. Что-то он в отряде делал, наверное, накладные там всякие, договора с поставщиками стройматериалов, закрытие нарядов. Короче, важную и ответственную работу, но одну из тех, что происходит не на глазах и быстро забывается. В памяти остался лишь образ спокойного и уравновешенного человека. Но Революция для всех равна и неизбежность Наказания неотвратима. К чему-то нужно было прицепиться, и мы прицепились к должности. Инженер. Какого знаменитого инженера вы знаете? Или хотя бы помните? Я помнил Архимеда. Другой инженер и другой Сергей, но уже Щеглов, в отряде был не просто инженер, а инженер по технике безопасности. Должность, скажу я вам, халявная. В том смысле, что нужно делать то, что никто не когда не делает. Вы скажете, можно не делать, но в случае чего придется ответить. Наверное, соглашусь я, но только в случае летального исхода. А в случае другого исхода ответить скорее не ответишь. Ведь это пятно и на командира, и на командиров из верхних матрешек. А они, как я знаю, этого не любят. Так что, халява, сэр. Но в нашем отряде такой случай был. Боец упал в проем на крыше четырехэтажного корпуса, пролетел этаж, ударился ногами о строящуюся стену, и его отбросило на площадку второго этажа. Сотрясение и перелом ноги. Просто чудо. Он пятился спиной и фотографировал Юрку Рассомахина, когда тот прощался с объектом, уже будучи выгнанным из отряда. Проем, размером не больше окна, достаточно было огородить четырьмя прутиками арматуры. Заняло бы минут восемь. Такие дела. Короче Щеглову это не простили. За Штаб не скажу, не простили мы. Шкаф обеспечивал лагерь необходимым. А лагерю много чего было необходимо. Это если смотреть на вещи объективно, но боец в отряде смотрит на вещи только через призму своего желудка. Опустим здесь диспут на счет формы желудка, готов согласиться - не совсем призма. Но жрать одни макароны тоже, согласитесь, не сахар. Как-то Рахманов был застукан бойцами в тот момент, когда он разгружал в свой вагончик-склад ящики с водкой. Это был серьезный прокол. Игра в сухой закон велась Штабом на полном серьезе. В этом вопросе шутки были в сторону. Поэтому Серега замер с ящиком как вкопанный. И это уже был третий ящик. Вот скажите мне, как в таких ситуациях не потерять лицо? Он начал свою партию так: - Что уставились, водки, что ли не видели? Не ссы, не вам. - А, кому же? Неужели в Штаб? И что вы там ею протираете? Контакты, наверное? - Идиоты, я вам за нее картошку у местного населения покупаю. За деньги то они не продают. Нехера слюни пускать, вали отсюда. Сильно сыграно, сильно. Ничего не скажешь. Но боец, он, сволочь, народ дотошный. Он посчитал, сколько мы той картошки потом съели. Посчитал и запомнил. Труднее всего было с Кешей, не мне, а думаю всем. Кеша, он как Вечный Жид, был Вечным Студентом. Напрочь свой. Поэтому и Комиссар. Т.е. человек, который стережет душу бойца. Заботится о ней, не дает ей загрубеть и окончательно оматрешиться. Он непререкаемый авторитет в деле строительства юмора и других отдушин в социалистическом море повседневных буден. Формально он штабист, фактически свой. Ему должны верить и те и другие. Я не знал больше никого, у кого это получалось бы так легко и естественно. Это был его мир. По-моему, он так и остался навсегда таким, с вечным своим "Беломором", вечно на страже человеческих душ. Что еще добавить? Поэтому повторюсь. Революция для всех.
У врат зари, поджав хвост, сидит кот И ждет, когда запоют иерихонские трубы В один миг пройдет ночь, сгорит сон,…
Заключительная подготовка велась три дня. Точнее три ночи. Я практически не спал совсем. Помню свои ощущения в рабочий день сразу после объявления Революции свершившейся. Сачкануть было просто невозможно, Штаб за этим строго следил. Поэтому, единственным послаблением было то, что я перешел на сутки в другую бригаду. Бригада эта делала металлический забор вокруг объекта. Так как я мог выполнять в тот момент только предельно примитивную работу, мне дали кувалду и поставили забивать штыри в землю, к которым и приваривался будущий забор. Забивать нужно было с перерывами. В эти перерывы я садился и брал в руки спичечный коробок. Зажимал коробок между двумя пальцами и клал руку на колено так, чтобы ладонь оставалась на весу. Под проекцию ладони на землю клал кусок картона. Если я слышал удар коробка о картон, значит, я отключился, и пальцы разжались. Это была такая игра сознания самим с собой. Я поднимал коробок, и все повторялось заново. Перевозбужденный мозг на секунду мог отключиться, а вот заснуть не мог. Это стало окончательно ясно, когда, глядя на мои мучения, было решено отправить меня напарником к Автандилу, который варил большой кессон под какой-то фундамент. Автандил завел меня в какую-то подсобку, дал большую широкую доску и сказал: "Спи, если что разбужу", и ушел. Я мучился часа полтора, а потом вернулся назад забивать свои штыри. Аналогичные ощущения испытал Генка Аскинази, когда попил зековского чифиря. Он тоже не смог двое суток спать, но при этом сердце у него чуть не выбило все ребра наружу. Хотя это другая история.
На этой улице нет фонарей, Здесь не бывает солнечных дней, Здесь всегда светит луна. Земные дороги ведут не в Рим, Поверь мне, и скажи всем им - Дороги, все до одной, приводят сюда…
И вот настал день революции. Точнее настало раннее утро. Штурм было решено проводить за полчаса до подъема, как только рассветет. Я в штурме Штабного вагончика не участвовал. Я арестовывал доктора. Он жил в лазарете. Я зашел к нему в комнату, потряс за плечо. - Доктор, вставай, пора за все ответить. Доктор открыл глаза, и секунду смотрел на меня, потом повернулся на другой бок. - Даже, если встану, за все ответить не смогу, давай в другой раз. - Другого раза, доктор, может и не быть. Вставай, а то люди волнуются. Сейчас Штаб выведут, а тебя нет, как-то не солидно. - А, там кормить будут? - Да уж, накормим по полной программе. Штаб взяли легко, сопротивления никто не оказал. Серега Рахманов был на редкость спокоен и миролюбив. Всех вывели на улицу. Конечно, всем дали одеться. Напомню, что в Хакасии резко континентальный климат. Это когда днем тридцать градусов жары, а ночью минус два. На утреннюю линейку все встают в ватниках, прежде чем умыться, нужно разбить лед в умывальнике, а днем, если позволяет профиль работ, работают уже в плавках. Штабисты вышли на улицу, и тут только обнаружился Главный Облом Революции. Среди Штабистов не было Палыча. Бросились опять в Штаб и только тогда обнаружили на пустой кровати записку: "Х.. вам, а не Соловьев. Ушел в деревню за подмогой". Вздох гнева и обиды пронесся по рядам рабочих, крестьян и революционных матросов. Рушилось все. Рушились ожидания бойцов и бойциц. У многих, нужно заметить, вырос огромный зуб на Палыча. Все жаждали крови. И вот, разом все надежды…. Штабные тоже недоуменно переглядывались. Вывод был налицо. Соловьева кто-то предупредил. А Соловьев не предупредил никого. Такова жизнь. Люди, где справедливость? Рушился мой Сценарий. Не во мне одном все клокотало. Но дело Революции совсем загубить было нельзя. И мы принялись зачитывать Приговоры. Первый приговор был, конечно, Самодержавию. Но от двуглавого орла осталась только половина. И хоть было решено Палычу приговор огласить заочно, картина была напрочь смазана. Витю Дорохова положили в гроб, подняли и опустили одного. Бросили землю на крышку, но как-то торопливо и без должного пафоса. (Витя потом говорил, что было по-настоящему страшно.) Вот так была похоронена моя самая гениальная идея той Революции. Потом зачитали Приговор Кеше. С ним, как и всегда, вышло сложнее всех. - Ответь нам, любезный, какой ты веры? - Что значит какой? Я сам по себе. Вера сама по себе. - Ты с бойцами или со штабом? - Да вы что, это же групповуха уже какая-то. Не надо мне такое дело шить, за этим не был замечен. - Значит, отказываешься от нашей веры? - Я? Да я, в общем-то, не против, но боюсь вам Веру не уговорить. Она девушка скромная. Но, если это для общего дела… - Ты нам зубы не заговаривай, отвечай об чем спрашивают. - Так я и стараюсь отвечать. Если вы меня сватать за Веру пришли, так я не против. Тем более ближе к столовой опять же. А когда супружница повар, то…. - Паясничает, значит. Будь моя воля, да я б эту скрытую контру вмиг бы пристрелил. Но тут у меня на руках постановление Совета народных депутатов. Зачитываю: "В связи со свержением самодержавия, и освободившейся вакансией трона, решено посадить на него Кешу, то бишь Комиссара нашего отряда, не взирая на его установленную связь со свергнутым самодержавием". Еще одной особенностью Хакасии была крапива. Это растение было не так разлаписто, как в нашей полосе, лист имело более узкий, но жглось на два порядка больнее. Оно прожигало даже брезентовые штаны. Волдыри страшно чесались и долго не заживали. Как ее нарвали ребята, да еще уложили на трон, для меня до сих пор загадка. Вот на такой трон мы и посадили Кешу. Предварительно сняв с него телогрейку. Что он испытал, это узнайте у него. Мы только видели, как он поерзал, устраиваясь. Улыбнулся всем и спросил: - Что, уже можно приказывать? Рахманов внешне казался спокойным. Про историю с водкой он, похоже, забыл. Но мы то не забыли. - Подсудимый Рахманов встаньте. Вы изобличаетесь в разбазаривании народного имущества, и, фактически, его достояния, конкретно - трех ящиков водки. Штабные переглянулись и уставились на Шкафа. - Вызываются свидетели по делу. На передний план выдвинулись девчонки с кухни. - Скажите нам, сколько картошки было вами получено с рассматриваемого дня. - Всего мы получали картошку три раза по мешку, т.е. по шестьдесят килограмм. - И того, выходит, что Начальник штаба менял одну бутылку водки на три килограмма картошки. Как это понимать? Мне кажется, он нам лапшу на уши вешал. Тут девчонки достали большую кастрюлю с холодной и слизкой лапшой и стали ее вешать сначала на уши, а потом уже и куда придется Сереге. В завершение процедуры Вася Черниченко взял и одел Шкафу на голову всю кастрюлю. Так как ему предстоит еще сыграть в нашем правдивом рассказе немалую роль по части выполнения Революционных приговоров нужно рассказать об этом человеке подробнее.
Но мама это яд, это яд, Но мама это яд, это яд, Мама это твои слезы в ампулах. Мама это твоя кровь в вине. Мама не пей, мама - это яд.
Вася Черниченко. Первое, что я не знал про него, это - учился ли он в МЭИ или нет. Но что точно, так это то, что у Васи папа был каким-то большим начальником то ли в Абакане, то ли в Красноярске. И чуть ли не курировал эту нашу стройку. И Васю взяли в отряд бойцом. Он был парень компанейский и совершенно безбашенный. Он мог поспорить на бутылку, что по его ноге проедет машина. И действительно ставил ступню под колесо Жигулей, когда те трогались с места. Удивленным я его видел всего один раз. Это было много лет спустя. Костика Морозкина обидели в Орехово-Зуево какие-то хулиганы. Мы забрались туда всем нашим театром на дачу к братьям Беркаусовым. Вася выскочил ловить тех хулиганов так быстро, что никто не успел ничего сделать. Только Беркаусов - старший тоскливо крикнул вдогонку, только бы не Железнодорожные. Видать это были самые крутые из местных. Мы выскочили следом, спасать Васю. И надо сказать правду, нам в тот вечер повезло, мы никаких хулиганов не нашли. Мы то да, но не Вася. Где уж он там его нашел, остается загадкой, но тот удирал от него через все заборы, огороды и прочие сооружения. Нам он свалился на голову, в самом прямом смысле. Перемахнув через очередной забор, он приземлился прямо к нам с Федей Суховым в руки. У нас сработал привычный рефлекс, если человек бежит, то значит, он виновен. И мы его схватили за руки. Через минуту с того же забора спрыгнул Вася. Ни о чем, не спрашивая, он сходу вмазал товарищу в морду. Да, я же забыл вам сказать, что Вася был чемпионом Красноярского края по боксу в среднем весе. Вася молча ударил еще три раза. Потом удивленно посмотрел на свой кулак, потом на нас и спросил: " А чего это он не падает?" Мы посмотрели на Васю, и сказали: "Так мы же его держим". Потом мы его отпустили, и предположительно хулиган упал на землю, не приходя в сознание. Вася посмотрел на нас с Федей и спросил: "Этот?" Приговор Сергею Антонову был короток. - Народ, интересуется, сколько в тебе литров? Вот Вася говорит ровно пол-бочки. Проверим? Вася не говоря не слова, подхватил инженера и засунул его в пожарную бочку, полную воды, разбив его телом образовавшийся ледок. Вылилось как раз пол бочки. Сергея Щеглова подвели к стенду, на котором был нарисован какой-то персонаж из американских мультфильмов в строительной каске. Под стендом была подпись: "Это все ТеБе". И задали совсем невинный вопрос: " Кому это все?"
Все будет в кайф, И ни кто, ни кого, ни когда не убьет, Пока в далеких лугах растут волшебные травы…
Потом молча одели ему на голову каску, взяли за руки, за ноги, привели в горизонтальное положение и с размаху врезали головой в стенд. Стенд был нарисован на листе пластикового шифера, помните, раньше балконы им отделывали, только тот был волнистый, а этот был плоский. Поэтому для большего звукового эффекта за стендом стоял Гена Аскинази и палкой бил по нему. Бил с некоторым опозданием. Правда, только два раза, с опозданием. Третий, заключительный, он ударил синхронно, и тот пришелся как раз на голову. Инженер по технике безопасности ничего не сказал, просто пролежал три дня с температурой 39 и подозрением на сотрясение мозга. Уверен, Генка не хотел его ударить, просто ему из-за стенда не было видно, когда мы бьем с этой стороны. Так вышло. И, возможно, с этим ударом у бойцов вышла злость на инженера. Так или иначе, всё это так и осталось там, в Хакасии. В Москву мы вернулись уже другими людьми.
Лучшие времена, когда твой ангел поет, А ты не знаешь, кто стоит за его спиной Бог или черт, жизнь или смерть. Главное в том, что твой ангел поет, А значит…
Настала очередь доктора. Сознаюсь, я краем глаза следил за ним все время. Старик сильно нервничал. Говорят ведь, что ожидание смерти страшнее самой смерти. - Скажи нам, доктор, почем опиум для народа? - Заявляю официально, опиума нет, есть только анальгин. - Скажи нам, доктор, а этот анальгин, это универсальное лекарство от всех болезней? - Пока нет, но я над этим работаю. - Значит, ты просто одурманивал народ, пользовался неграмотностью и забитостью масс? - Никто пока не жаловался. - Жаловались, доктор, жаловались, ты вот спроси общественность. Люди кто хочет анальгина? Видишь, доктор, никто не хочет. А ты говоришь - анальгин. Придется, доктор, тебя полечить, чтобы ты лучше слышал голос народа. Лечить мы тебя будем народными средствами без всякого анальгина. Знаешь, доктор, простое народное средство от всех болезней? Не знаешь? Тогда мы тебе дарим это средство. Пользуйся. Внесите сюда трехлитровую клизму. Доктор хоть и так был не богат на цвет лица, тут совсем стал выглядеть не хорошо. Но, увидев простую трехлитровую банку без всякой резиновой клизмы, несколько успокоился и даже попытался улыбнуться окружающим. - Снимай штаны, доктор, нечего лыбиться. - Зачем штаны-то?, - опять засуетился доктор. - А ты разве видел, чтобы клизму человеку в штанах ставили? Хотя, давай ты у нас будешь первый такой! К доктору подошли, взяли тонкий резиновый шланг и, опустив один конец его в банку, второй пригубив привычным движением автомобилиста, засунули доктору за пояс. Ледяная вода очень тоненькой струйкой потекла ему в штаны. А он при этом блаженно улыбался. Напряжение отпустило человека. Палыча сгубило любопытство. Самое банальное любопытство. Он прятался за машинами рядом с лагерем. Но когда начался Суд, все собрались в одном месте, и Палыч решил, что можно без всякого риска посмотреть, что же там делается. Его заметил кто-то из девчонок, решив отлучиться ненадолго по небольшой надобности. Моментально была устроена облава, и его загнали в кабину одного из Камазов. Реву, с которым это все сопровождалось, мог бы позавидовать хороший футбольный матч. Когда он, заперся в кабине, первой мыслью было - уедет гад, быстрее проколоть шины. В пылу атаки так бы, наверное, и поступили, но вовремя сообразили, что в кабине нет ключей, и он его не заведет. Немного отдышавшись, начали соображать, как его из кабины достать. Палыч тоже немного освоился, начал что-то кричать обидное и хулить штурмующих. И тут Вася Черниченко проявил незаурядную прыть. Он каким-то прутком умудрился поддеть и открыть капот. Палыч сначала дернулся, потом, поняв, что прямой угрозы ему нет, успокоился. Стекла бить в машине никто не будет. За порчу социалистического имущества можно было бы и пострадать. Но голь, как говорится, на выдумки хитра. Кто высказал идею первым сейчас уже не вспомнить. Но реализовали ее в рекордно короткие сроки. Была разорена пачка сигарет, из нее достали фольгу. Из сломанных шариков от пинг-понга и фольги были сооружены дымовухи и Палыча начали в прямом смысле выкуривать через капот. Капот быстро обложили ватниками так, чтобы дым шел в кабину, и стали ждать. Палыч стал нервничать и дергаться. Он попытался приоткрыть окно кабины, чтобы дым вытягивался, но Вася тут же заткнул щель ватником. Палыч начал задыхаться и стал шире открывать окно, Вася резко отдернул ватник и засунул в окно руку. Вася пытался дотянуться до ручки и открыть дверь, а Палыч закрыть окно и зажать Васе руку. Борьба длилась несколько минут, но как водится, победила молодость. Палыч был извлечен из кабины. Вася, заломив ему руку, доставил беглеца к товарищам по самодержавию. Возбужденные бойцы и бойцицы требовали правосудия. Нужно было что-то срочно придумывать, ни о каких похоронах не было уже и речи. Тут на глаза попалась уже памятная пожарная бочка. Воды после инженера в ней оставалось где- то еще около половины. Покажем Палычу где раки летом зимуют? - За попытку побега и оказание сопротивления при задержании Осколок Самодержавия приговаривается к водным процедурам с целью выработки навыков пожаротушения. Процедура основана на погружении Палыча (1 шт.) в жидкость, предположительно воду, наборе им той жидкости, предположительно ртом, и отдаче жидкости при возврате в среду, предположительно воздух. Таким образом, этот бесполезный оплот самодержавия превращается в полезный для народа агрегат, предположительно насос. Делай раз. Предполагалось, что Вася подхватит Палыча и поставит его в бочку. А на счет два, надавив на голову, погрузит в воду. Но Вася всегда шел к цели кратчайшим путем. Он перевернул Палыча и засунул его в бочку головой вниз. На "делай два" он приподнял его над уровнем воды и подержал секунды три. Потом уже без всякой команды засунул обратно. Отпустив руки, он отошел в сторону. Палыч представлял из себя жалкое зрелище. Если, конечно, было можно назвать Палычем две ноги, торчащие из бочки. К тому же, эти ноги судорожно дергались. Я тогда подумал, что ощущения, им сейчас испытываемые, не слабее Дороховских, ведь вылезти без посторонней помощи он не мог. И от понимания того, что если его вовремя не вынут, то он захлебнется, человек испытывает самый что не наесть настоящий страх. Кажется, что это стали понимать и окружающие бочку люди. Какая-то девочка, не выдержав, крикнула: - Вася, вынимай! Вася обернулся на крик, и с неподдельной обидой в голосе сказал: - Блин, тяжело же, дай передохнуть, у меня руки устали. Жаль, что Палыч не слышал этот разговор, а то он бы понял, как много в его жизни зависит от одного простого бойца. Революция свершилась! Пришло опустошение. И моральное и физическое. Но в пустом сердце продолжала торчать одна заноза. Кто нас предал? Кто тот Иуда, что за ломтик булочки, за лишний трудодень… Нет, такие вещи всегда покрыты мраком и чем-то там еще… Смириться и забыть, иначе сломаешь голову и начнешь подозревать всех. Все-таки мы добились своего. И получилось даже очень живо. Без сценария и с душой. Но жизнь штука странная, а порой непредсказуемая. Не прошло и двух дней, а я уже знал, кто нас предал. Я вам сейчас скажу, вы крепко удивитесь. А представьте себе, как был поражен я. Хотя он сам пришел и во всем сознался. Это был Дима Москвитин.
Но когда он пел, он был как Серафим, да только пьяный в дым. Ах, если б я был лучше, все было не так. Ах, если б я был лучше, я бы чаще смотрел в небеса.
Да, господи, да, это был он. Представьте себе эта сука, этот голавль, получив задание от линейного вырубить рогатину для штурмового отряда крестьян, не пошел в лес. Дима никогда не любил напрягаться. Ну, вы знаете. Он стал рубить прямо за своим вагончиком, тем самым, что был соседним со штабным домиком. Естественно он был пойман Палычем практически за руку. И на вопрос что это он тут делает. Наш чистосердечный друг сказал: - Вот реквизит готовлю. - Какой реквизит? - Рогатину. - Для Революции? - Ну. - Значит, революция завтра? - Ну, да. Я вам скажу честно, я пытался его понять, я строил разные диалоги и вопрошал, ну что нельзя было так сказать? И получал всегда один ответ: - Палыч, ведь не м….., он же все равно бы понял. Господа присяжные заседатели, ну что вам еще сказать? Скажу только, что с этим п….. мы до сих пор дружим. А что бы вы сделали на моем месте? ( А идея с двуглавым орлом в двухместном гробу все равно была красивой!)
Безобразная Эльза - королева флирта, С банкой чистого спирта я спешу к тебе. Нам за тридцать уже и все, что было Не смыть ни водкой, ни мылом с наших душ. Ведь мы живем для того, чтобы завтра сдохнуть. Мы живем для того, чтобы завтра сдохнуть…